СТРАННЫЙ БАЛ, ПОВЕСТЬ ИЗ РАССКАЗОВ НА СТАНЦИИ, И ВО­СЕМЬ СТИХОТВОРЕНИЙ. Сочинение В. Олина. Санкт-Петербург. 1838. В типографии III отд. собств. е. и. в. канцелярии. 112. (12).

Г-н Олин написал фантастический роман, под названием «Рассказы на станции», и до напечатания его решился отдельно издать из него отрывок, составляющий одну из его четырех ча­стей ¹. «Странный бал» есть этот отрывок, судя по величине кото­рого можно заключить с достоверностию, что весь роман будет величиною с повесть для книжки журнала, а достоинством не уступит многим оригинальным повестям, и в журналах помещае­мым и отдельно издаваемым. Итак, в добрый час, г. Олин! Не вы первые, не вы и последние! Благие предприятия всегда будут иметь своих деятелей. Нам странно только то, что вы относите свою повесть к роду фосфорических повестей Гофмана и Вашинг­тона Ирвинга. Во-первых, по нашему мнению, оба эти писателя ничего общего между собою не имеют, и совсем не следует Ва­шингтона Ирвинга, талантливого рассказчика, ставить на одну доску с Гофманом, великим, генияльным художником; во-вторых, в фосфорических повестях Гофмана заключается не один только фосфор, черти и привидения, но еще и мысль, которая дает эту волшебную, обаятельную силу над духом человека; в-третьих, мы никак не можем понять, что за отношение между фосфориче­скими повестями Гофмана и фосфорическою повестью г. Олина... Нам кажется, что мысль и талант уничтожают решительно всякое соотношение между ними... Ошибка большая со стороны г. Оли­на — издать отрывок из романа прежде всего романа: отрывок-то, положим, что прочтут — зато роман-то останется без читателей... Потом: что за беспрестанные эти толки о романтизме, как поэзии кладбищ, чертей, ведьм, колдунов и привидений? Только в двад­цатых годах понимали так романтизм, в то блаженное время, ко­гда еще все журналы и альманахи украшались стихотворениями г. Олина и когда появилась его трагедия «Корсар», сделанная из поэмы Байрона, произведение великое, но теперь совершенно за­бытое... ²

Но мы отвлеклись от предмета и забыли о «Странном бале» г. Олина. Что же это за бал такой? — А вот — видите ли, одному генералу сгрустнулось дома от бездействия и стошнилось от неу­меренного курения табаку — и он пошел прогуляться по улице. Дело было в Петербурге и ночью. В прогулке этой попался ему знакомый, Вельский-черт. Тем и сем заманил он генерала на бал; на этом бале так много было красавиц, что старый генерал раз­нежился и пустился плясать. Странно ему показалось, что у всех красавиц ножки гусиные и козьи, а у мужчин рожки на лбах; да так как тут был и маскарад, то Вольский-черт и легко рассеял беспокойство генерала. После танцев стали играть в фанты. Ге­нералу, по вынувшемуся фанту, присудили спрыгнуть с комода.

395

Взобрался на него генерал, а спрыгнуть боится — над ним все шутят — он творит молитву, ограждает себя крестным знаме­нием — и ни гостей, ни великолепно освещенной залы как не бы­вало; а сам он, вместо комода, стоит на лесах строящегося дома на четвертом этаже. Эту дивную повесть рассказывал г. Олину сам генерал, выздоровевши от белой горячки.

И это фантастическое, гофмановское? Если так, то фантастический род самый легкий, и ничего нет легче, как сделаться Гоф­маном: стоит только дурным слогом пересказать в тысячу первый раз какую-нибудь ходячую простонародную нелепость...

Нет, господа, фантастическое совсем не это. Оно есть один из самых важных и самых глубоких элементов человеческого духа; мысль великая мерцает в таинственном сумраке царства фантастического... Но мы забылись — заговорили о мысли: к чему это и зачем это!..

Как бы предчувствуя, что «Странный бал» не удовлетворит читателей, г. Один, чтобы вознаградить их хоть сколько-нибудь, приложил к нему восемь стихотворений своей работы. В одном из них, несмотря на его нехудожественную обработку, есть теп­лота, чувство. Оно называется «Монха» и похоже на отрывок из какого-нибудь драматического произведения. Действие в Испа­нии; ночь; келия; Монха, с распущенными волосами, молится пе­ред лампадою; кругом тишина и безмолвие; затем следуют стихи:

О пречистая! сияния

Звезд чистейшая лучей!

Все, молю тебя, желания

По тебе лишь в жажду слей!

Огнь любви моей преступныя

В бедном сердце погаси

И в селенья недоступные

Дух к себе мой вознеси!

Хоть росинкой мне единою

Жарки перси освежи

И любовью голубиною

Сердце к небу привяжи!

Всё ты можешь, о святейшая!

Отрази мою беду!

Да, как лилия чистейшая,

Буду цвесть в твоем саду!

Покрывало я венчальное

На святом огне сожгла,

И колечко ³ обручальное

В дар тебе я принесла:

Всё напрасно, о владычица!

Мысль в прошедшее летит,

Тайным вздохом грудь колышется,

Сердце пышет и горит!

396

Милый образ все мечтается,

Слышу звук его речей;

В сновиденьях увивается

Он вокруг души моей.

Он — все он один — и только он!

Места думе нет иной!..

О владычица! услышь мой стон!

Плачу горько пред тобой!..

………………………….

………………………….

В храме ль божьем, о заступница!

Слышу пенье и орган,—

Трепещу я, как преступница,

Грех мой, мнится, изваян (?).

Всех молитвы окриленные,

Как с кадила фимиам;

А мои, испепеленные,

Не восходят к небесам!

Радость вышних, всесвятейшая,

Лоно благости живой,

Серафимов всех славнейшая,

Перл любови трисвятой —

Сердцу дай в тебе убежище,

Всезабвенья испроси:

Ты одна мое прибежище —

Деву слабую спаси!

Мы везде ищем хорошего и, найдя его, с радостию указы­ваем на него другим. Жалеем, что не можем сказать того же об остальных семи стихотворениях г. Олина. Да и может ли быть у г. Олина много хороших стихотворений, когда он говорит о себе так:

Прошла пора очарований,

Пора безумства и надежд;

Погас в груди огонь желаний,

Люблю ничтожность и невежд!⁴

В таком состоянии духа не много напишешь хорошего...

397